— Тебе легко говорить, а у меня голова чуть ли не проломлена!
— Ну так, не проломлена же.
Переубедить Мавру не представлялось возможным. По известным только ей причинам, повозка без остановок двигалась вперед, оставив позади негостеприимный Квинт.
— К чему такая спешка? Объясни.
Толстуха неопределенно покачала головой. Из горла послышалось тихое мычание, однако трубка не дала превратиться ему в слова. Ребека, свернувшись калачиком, тихо лежала рядом с медвежьей клеткой. Руфь мрачно поправляла повязку на голове. Удар округлой деревянной дубинкой не прошел даром для неё. Голова была похожа на огромный огненный сосуд, внутри которого при каждом шаге лошади перекатывались болевые шарики, разбиваясь о противоположные стенки. Руфь опасалась терять сознание, памятуя о том, что его потеря всегда сопровождается малоприятными последствиями. Оставалось лишь сносить боль в здравом сознании, однако Руфь не собиралась делать это безропотно.
— Мы можем остановиться хотя бы на отдых. Лошадь отдыхала только с рассвета до полудня. Ты опасаешься того, что охранник с приятелями нас догонят, да?
— Нет.
— Вот как. Тогда ради чего нужно было тут же сниматься.
Вместе с тем, было видно, что Мавра торопится. Это тревожило и пугало Руфь, и если Мавра молча сидела уставившись вдаль, то синеглазка свою обеспокоенность выражала ворчанием, методично пробивая броню безмолвия Мавры. Однако результат ее не порадовал. Толстуха ослабила поводья, предоставив Ричи самой выбирать дорогу и скорость. Невидимая шея дернулась, подпрыгнули косички и на их месте оказалось смуглое усатое лицо.
— Деточка, я не знаю ради чего мы жаримся на этой дороге вместо того, чтобы сидеть в прохладной палатке, пить вино и иногда кому – нибудь что – нибудь предсказывать. Может это ты мне скажешь, ради чего мы здесь?
Руфь почувствовала, что перегнула палку. Мавра не повышала голоса, но синеглазке стало не по себе. Подумать было страшно, что возможно ей пришлось бы проделывать путь одной. Кто бы ее откачивал после встреч с Гедеоном? Но и ее брюзжание возникло не просто так. Руфь хотела объяснить, что день отдыха никому не помешает, что не видит достаточных причин продолжать путь, надрывая себя и животных. Безусловно, она как никто другой стремиться к конечной цели пути, но последовательность не помешает. Ее нападки были направлены скорее на то, чтобы создать условия остальным. Вот что хотела сказать Руфь, но вместо этого опрометчиво произнесла.
— Ты не смогла бы иначе.
Лицо толстухи налилось краской, от чего стало почти черного цвета. Гнев искал себе выход.
— Значит, ты уверена, что я не смогла бы иначе? Интересно почему?
Руфь и Мавра некоторое время молча смотрели друг на друга.
— Ну?
— Нет… я не знаю, то есть я хотела сказать, что это твой выбор, и это не похоже на увеселительную прогулку. Просто, мне показалось…
Мавра на удивление быстро успокоилась и принялась с энтузиазмом пыхтеть через трубку, которую неизвестно когда умудрилась поджечь. Ловя поводья она поинтересовалась.
— Что тебе показалось?
— Мы что, от кого – то убегаем?
Некоторое время толстуха продолжала молчать, как будто что – то обдумывая, потом сказала.
— Я не знаю.
Теперь пришла очередь Руфи задуматься.
— Но ведь мы убегаем?
— Возможно.
— И ты не знаешь от кого?
— Нет.
— Это что, предчувствие?
— Да.
Руфи пришлось удовлетвориться односложными ответами. Через некоторое время она созрела для извинений.
— Мавра, прости меня.
Толстуха с некоторым удивлением вскинула брови, но от расспросов удержалась. Кивок головы сказал о том, что вопрос исчерпан. Руфь начала смотреть на дорогу.
— Как болит голова. Ужасно. Ох уж этот Гедеон.
— При чем здесь Гедеон?
— Он при всем.
Мавра пожала плечами.
— Как же она болит.
Медведь негромко сопел в клетке, рыская лапой около хозяйки. Он точно знал, что у той в левом кармане шаровар находятся вкусные сухарики из сладкой сдобы, и пытался выманить их у неё. Ребека все больше молчала, не обращая внимания на хмурую бабку и раненую Руфь. Лежа на мешке с одеялом, она тихонько глотала маленькие слезинки и иногда угощала Мишку сухариками. Клетка была прямоугольной формы и занимала всю заднюю часть повозки, практически перегораживая выход. Протиснуться между ней и настилочным тентом могла лишь тоненькая Ребека, хотя невысокой Руфи возможно тоже это удалось бы, но она не пыталась. Медведь был не высокой породы, не выше колена лошади в холке. Клетка позволяла ему делать несколько шагов, однако вставать на задние лапы не получалось. Мишка имел что – то вроде выгула, который однако использовал для того, что бы повольготнее развалиться.
***
Вскоре все же последовал продолжительный привал. На удобной полянке после еды каждый занимался своим делом. В основном, все лежали. Из – за непонятного расписания движения все были измотаны. Но двигаться все же решили по ночам.
— Это не более опасно, чем днем. – изрекла Мавра, — тем более, что сейчас дороги как никогда запружены. И моргнуть не успеешь, обязательно кого – нибудь встретишь.
Она сказала это без особой интонации, выковыривая из трубки остатки истлевшей травы. Руфь уже привыкла доверять ей, но сама она не заметила такого столпотворения на дорогах, поэтому переспросила.
— Почему?
— Потому что в Монтере скоро начнется ярмарка невест. – с энтузиазмом вставила Ребека. Благодаря заботам своей бабки она почти оправилась от нападения и воспоминания о нем тревожили ее не больше, нежели дурной сон. Ее глаза вновь приобрели озорные огоньки, а еда, приготовленная Ребекой, чудесный вкус. Легкое щебетанье отвлекало Руфь от стенаний, которым она могла в полной мере предаваться с молчаливой Маврой. Видя, как та воздействует на свою внучку, Руфь спросила ее: «Может ты и мою голову полечишь? Она все еще болит.» На что Мавра с недоумением ответила. «Я ее ужу перевязала.»
То, что сказала Ребека заинтересовало синеглазку. Конечно, она знала, что в Монтере ежегодно проходит ярмарка невест. Она не мало слышала об этом событии, ради которого в Монтер съезжаются много любопытствующего народа и, разумеется, красивых девушек.
— Сначала отберут сто самых красивых девушек. Они будут десять дней жить в прекрасном доме, носить самые красивые платья, а мужчины будут состязаться за право взять их себе в жены.
Ребека вскочила на ноги и закружилась в быстром танце с воображаемым партнером.
— А ту, которую назовут самой красивой, сможет сама выбрать себе мужа. Она получит белую лошадь и будет ездить по городам. Разве это не здорово?
— Да, повезет только одной из ста. Два года назад в Рибеск заезжала та, которую назвали самой красивой, — Руфь передразнила Ребеку, — я бы не сказала, что она имела выдающуюся красоту.
— Это оттого что та, которую называют самой красивой на самом деле та, которая меньше всех стоит. – заметила Мавра.
— Три года назад Менеста из соседней деревни попала в число ста красавиц, помнишь, ба? У нее были такие красивые волосы, — Ребека задумалась в замешательстве, не зная, с чем их сравнить. Взгляд ее упал на пояс, который неплотным кольцом обвивала чудная коса, — вот как мои и огромные глаза. – она сжала кулаки и тут же растопырила их пальцами вверх, наглядно подтверждая свои слова. – Она стала женой богатого купца и живет теперь в большом доме где – то в Кавине. Через год она забрала туда своих родителей. У нее уже двое детей.
— Откуда ты знаешь?
— Ба сказала. – просто ответила Ребека.
Руфь перевела взгляд на прикорнувшую Мавру. Сейчас она больше походила на холм с ботвой черных косичек из перезревшей тыквы, чем на великую ясновидящую. Руфь почему – то представила этот холм на белой лошади, отчего рассмеялась. Потом на эту же лошадь она влезла сама. Зрелище, достойное внимания: светловолосая красотка с синими плошками вместо глаз, перебинтованной головой и покрасневшей от солнца кожей. Руфь смотрела, как чернавка приплясывала возле повозки. Вот бы кому белая лошадь действительно бы подошла. Она вздохнула и погрузилась в сон.
***
Следующие несколько дней пути до Монтера действительно были сопряжены с частыми встречами. Иногда повозку нагоняли одинокие наездники, иногда она сама объезжала длинные караваны. Дорога напоминала городскую, где прежде чем тронуться, нужно было посмотреть, не задавишь ли ты кого. Впрочем, неделя пути не принесла никаких непредвиденных событий, и вся компания в хорошем здравии въехала в Монтер немногим после полуночи.
Город в той своей части напоминал растревоженный улей. Несмотря на то, что властвовала ночь, покровительница сна, под пологом которой походка приобретает крадучесть, а звезды настраивают на безмятежность. Все это как будто не касалось Монтера, жители которого предпочитали бодрствовать круглосуточно. Разумеется, виной тому служила не бессонница, часть жителей вела ночной образ жизни. И вряд ли они чувствовали себя ущемленными.
Около ворот было достаточно светло, как от большого костра. Повертев по сторонам головой, Руфь не увидела никаких костров и тем более не ощутила их тепла. Тут она сообразила, что этот свет идет от небольшого бассейна, расположенного по правую сторону от ворот. Он был обнесен невысокой оградой из каменных глыб, аккуратно подогнанных друг к другу. Не более двух метров в самом широком месте неправильной окружности, он умудрялся освещать площадь, гораздо больших размеров. Руфь вспомнила, что это знаменитые колодцы Монтера, в которых невозможно утонуть. Их сияющая вода не дает погрузиться даже на глубину собственного, лежащего тела. Впрочем, ходить по ней тоже не представлялось возможным. Эта вода не утоляла жажды, но и вреда не приносила. Жители Монтера нашли единственное, на их взгляд, разумное применение странным подземным колодцам. Они обложили их красивым камнем и оставили вокруг каждого свободное пространство. Проще говоря, сделали украшением города.
Нужно сознаться, что ночной Монтер выглядел очень необычно и загадочно. Руфь видела несколько ответвляющихся улочек, из которых в разной степени ярко падал свет колодцев. Красноватый свет кое – где переходил в оранжевый и синеватый.
Никто из путешественниц раньше не был в Монтере, но о колодцах было известно далеко за его пределами. Многие любопытствующие приезжали сюда лишь для того, чтобы взглянуть на них, ну и может быть, еще искупаться. Хотя это и не было подтверждено, молва утверждала, что светящаяся вода обладает лечебной силой. Власти города уже давно перестали бороться с этой прихотью людей, тем более, что поползать по поверхности колодца было чрезвычайно забавно.
— Говорят, что одежда, которую окунают в колодец, светится, пока не станет совсем сухой.
Ребека возбужденно болтала с Руфью, которая, казалось, совсем ее не слушала. Как подтверждение этих слов откуда то сбоку появились двое молодых людей в светящихся плащах. Они смеялись и были заметно навеселе. Пока Руфь и Ребека оторопело наблюдали как те не спеша скрылись за очередным поворотом, Мавра уладила дела с охранниками. В Монтере они оказались гораздо сговорчивее, чем в Квинте. Повозку предписывалось поставить на одной из небольших площадей западной части города. Мавра довольно быстро нашла неплохую свободную площадку между двумя лавками и тут же отправилась искать свободное место в конюшнях постоялых дворов, которые здесь были в огромном множестве. Очень скоро пристроили и Ричу. Когда все было улажено, на небе появились первые признаки рассвета. В Монтере рассвет окрашивал улицы сначала в темно – красный, затем в малиновый и наконец, когда рассветало совсем, солнечный свет заглушал свет колодцев и они лучились нежно – голубым. Однако никто из путешественниц не был в состоянии наблюдать рассвет этим утром. Все трое крепко уснули как и добрая половина жителей Монтера.
***
Руфь проснулась от того, что Мавра выдергивала из – под нее палатку.
— Я не хотела тебя будить, нужно начинать работать.
Синеглазка подвинулась, освобождая палатку, но спать больше не стала и решила помочь Мавре ее поставить. Она выбралась наружу и обнаружила, что Ребека сидит в колодце, подвернув под себя ноги. Ее одежда и волосы светились слабым синим светом, а лицо большим восторгом. Колодец на их площадке был больше, чем у ворот и представлял собой два продолговатых шара, соединенных небольшим перешейком. Ребека заметила Руфь и поманила ее к себе. Синеглазка осмотрелась по сторонам и, никого близко не приметив, направилась к колодцу.
— Ты себе не представляешь, это так здорово! Никогда такого не испытывала. Это похоже на… ну, даже не знаю с чем сравнить. Попробуй сама. Вот увидишь, тебе понравится.
Руфь с некоторой осторожностью опустила руку в странную воду. При этом она почти не почувствовала сопротивления. Она опустила ее глубже и ощутила, как какая – то сила выталкивает ее наружу. Руфь выдернула руку, Ребека рассмеялась, синеглазка поняла, что зря испугалась и обследовала кисть. Она была покрыта маленькими светящимися капельками. Ребека веселилась и забрызгала Руфь, та попыталась увернуться, отчего вода попала на волосы, и те засверкали, точно окутанные мелкой россыпью драгоценных камней. Руфь так и не решилась залезть в колодец, несмотря на уговоры чернавки. Вскоре мимо деловито засновали люди, и Ребека решила выбираться. Когда они вместе подошли помочь Мавре, они обе светились с ног до головы. Слаженными действиями бабка с внучкой поставили палатку, от Руфи Мавра только отмахнулась. Когда все было готово, синеглазка увидела знакомую еще с Рибеска палатку с надписью «Зеркало глаз». У нее кольнуло сердце.
***
Сим довольно потер руки. Только что он заключил очень удачную сделку. И, подумать только, прямо на дороге. Впрочем, дорога в Монтер была переполнена людьми, и, наверное, в том, что произошло, не было ничего удивительного. Однако Сим был чрезвычайно доволен. Он насвистывал в бороду веселую мелодию и немного улыбался, представляя удивление купцов из родного Своима, когда он будет рассказывать им об этом. Уж для них то делать дела предписывалось при соблюдении большого ряда правил. И, конечно, они будут осуждать Сима, но сам Сим был уверен в своем решении, поскольку привык доверять своей интуиции. А на этот раз ее «да» было настолько твердым, что бородач запел.
Он отдал несколько распоряжений своим людям относительно товаров, которые нужно было аккуратно упаковать и сложить в повозки, а сам подошел к крайней из них, к заду которой был привязан большеухий осел.
— Я всегда удивлялся, как тебе удается найти все, что мне было нужно.
— Ты и сейчас удивляешься?
Эмиль смущенно улыбнулся и свесил с борта повозки ноги, ступня одной из которых была привязана к дощечке. Сим встал к нему боком, прислонив спину к борту. Пальцами он перебирал массивные бусины яркого ожерелья, которое приобрел только что без всякой надобности. Он и сам не понимал зачем, просто оно ему понравилось. Вот только дарить его было некому, да и слишком оно броское. Тем не менее, присутствие ожерелья вселяло теплое чувство, как будто хранило в себе хорошие воспоминания. Ни к чему это, — подумал Сим и спрятал ожерелье в карман.
Эмиль заметил, что бородач в прекрасном расположении духа теребит дешевые бусы. Он понимающе молчал, погрузившись в собственные воспоминания юности, связанные с Павлой. Он не был властен проникать в сознание других людей, иначе бы понял, насколько ошибается в своих предположениях. Бородач же вспомнил вчерашний разговор с заехавшим на двор Дистина давним знакомым, которым поведал ему среди прочих новостей и о занятной истории, произошедшей в Своиме. В полупустом обеденном зале они сидели около окна, выходящего во двор и потягивали славное вино.
— Да, у того самого Верна, который сейчас занимается шерстью, это, кстати, похоже выгодное дело, он купил землю в центре еще под одну лавку. Собирается строить сам, дома в продаже ему не нравятся. Ну так вот. Дочь у него действительно пропала. Сначала ссылались на ее болезнь. Вроде больна – потому и не выходит из дома. Но прислуге то рот не заткнешь. У них есть работница, которую я немного знаю. Славная девушка. – вино действовало на собеседника Сима в большей степени, чем это необходимо для конкретного рассказа, однако с мысли он не сбивался. – Так вот, она клянется, что та беременна, поэтому не выходит. А потом и вовсе пропала. Ночью. Риста говорит, что это даже хорошо, что жена Верна не дожила до этого дня.
— Кто такая Риста?
— А, ну это та самая девушка, ну работница в доме Верна. – собеседник довольно порозовел при воспоминании о Ристе, — про которую я упоминал.
— Она не собиралась замуж?
— Риста – замуж? — в голосе послышались нотки удивления и испуга.
— Да нет же, дочь Верна. Как, кстати, ее зовут?
— Пона. – на этот раз в голосе сквозило облегчение. – Пона — нет. В том то и дело. Близко к себе никого не подпускала. Даже для домашних эта беременность загадка. Все равно что надуло. – Знакомый из Своима довольно посмеялся своей шутке. Сим же подумал, что не удивится, если через пол года до него дойдет слух, будто в доме Верна массовое надувательство. Он тоже улыбнулся. – Вся такая важная – а вот поди-ка. А теперь и совсем пропала. Рыжие – они все пропащие. – подытожил земляк.
— И что, никто ничего не видел и не слышал?
— Никто – ничего.
— Что Верн?
— А что Верн. Ты знаешь Верна. Жену в гроб вогнал. Он дочь ищет. Но поговаривают, будто сказал, если ее похитили что бы продать, не заплатит не гроша и от своих планов не откажется.
— Да, Верн человек жесткий.
— Жестокий. – запальчиво вставил земляк.
— И талантливый делец.
И на этот раз собеседник не стал возражать, лишь слегка передернул плечами.
***
Вот что вспомнил Сим и решил закинуть удочку. Эмиль уже несколько дней находится постоянно рядом, бородач даже взял над ним что – то вроде шефства. Но он так и не сказал, что же случилось с его дочерью. Что заставляет молодых девушек бежать из дома? Тем более из такого дома как у Верна или Эмиля.
— Эмиль, у вас ведь только одна дочь, верно?
— Верно, только одна.
— Но есть еще и сын.
— Да, есть еще и сын.
— И они были очень дружны.
— Да, дружны.
Сим чувствовал, как с каждым новым вопросом Эмиль все больше замыкается и настораживается. Об этом свидетельствовали и его односложные ответы.
— И он не знает, почему она ушла с гадалкой?
— Нет, не знает. – Эмиль опустил лицо вниз. Этот жест можно было истолковать по-разному, но Сим прекрасно видел, что Эмиль не договаривает. Что – ж, в конце концов, это действительно Сима не касалось.
Эмиль неотрывно смотрел на свою привязанную ступню. Он чувствовал, как лицо заливается краской. От чего – то Эмиль ощутил приступ острой жалости к себе. Ему захотелось заплакать. Он устал зажимать свои чувства и страхи в кулак. Он такой неудачник, что вполне может прошляпить Дору там, где это казалось бы невозможно. Он считал себя хорошим отцом, но побег дочери из дома пошатнул эту веру, говоря о том, что отец что – то упустил, что – то безусловно важное.
Сим отошел и уже разговаривал сразу с тремя своими помощниками. Эмиль как будто подпитывался его энергией. Ему не нравилось то, что приходится скрывать кое – что от торговца. Сейчас Эмиль меньше всего хотел бы остаться без бородача. Вспомнилось, как энергично направился к нему Сим у ворот Квинта. Даже раньше, чем Эмиль сам его заметил.
Ночь ему пришлось все же провести за городом. Поскольку палец сильно распух и абсолютно выводил из строя ногу. Осел же ничуть не чувствовал себя виноватым и продолжал коллекционировать ухабы. Сим самолично отвез Эмиля к доктору и задержался с выездом до полудня.
***
Путь до Монтера для каравана Сима растянулся на двенадцать дней. Виной тому была лошадь, подвернувшая ногу. Заменить ее не представлялось возможным, и обойтись без нее тоже. Лошадь хромала, поэтому ее повозку максимально облегчили, но все же движение замедлилось. В Монтер караван прибыл уже на четвертый день ярмарки невест.